Здравствуйте, это я!

Повод, который нас свел очевиден - "в жизни раз бывает 50 лет!". Раз в жизни бывают и остальные даты, но эта особенная - в этом возрасте почему-то чаще хочется писать - наступает определенное недержание. Я имею ввиду литературное. А когда тебе уже и за пятьдесят...

Для кого-то это покажется ужасающе много, для кого-то, наоборот, завидно мало - едва ли не мальчишеский возраст.

Правы и те и другие - все очень и очень относительно. Относительно точки отсчета.

"Шо до миня", как говорят в Одессе, которой я ментально-генетически близок, скажу - это тот возраст, когда многое уже удалось сделать, но кое-что еще сделать удастся.

Не будем лукавить - 50 это уже не "экватор". Это заметно дальше. Но теперь точно знаешь, куда ты плывешь и, понятно, где порт.

Не будем о грустном...

Будем о радостном.

О той радости жизни, которую мне подарили мои незабвенные родители в 1956-м...

В семье я был третьим, поздним ребенком - отцу было 44, а матери - 32. Но я был у матери первым ребенком!

Родился в маленьком городке, где все, буквально, было пропитано многонациональной историей. Юзефград - закладывался поляками, разрушался турками (и потому стал Балтой - с турецкого "боевой топор"), отвоеван русскими и стал Еленском, а затем опять - Балтой. Но уже без турок. В 20-е годы ХХ века, городок даже умудрился стать... первой столицей Молдавии.

Родился я в канун "оттепели" - в 56-м, в День радио - 7 мая. Может быть поэтому, с детства и до сей поры, люблю радио. Но тогда, в теперь уже далеком детстве - любил его особенно. Черная тарелка репродуктора была добрым разговорчивым товарищем, которого доводилось слушать целыми днями. Родители работали, а я сиживал до их возвращения дома, на широком подоконнике и, глядя в окно, слушал радио. И еще - книги, читаемые "запоем". Было их в доме великое множество. Старых, антикварных... Как, впрочем, и таинственных музейных вещиц - монет, старых безделушек, кальянов, шпаг... Отец был учителем истории с еще довоенным высшим образованием. Потомственный интеллигент. Но по-анкетному - я был, что всегда умиляло, "из служащих". Бог с этим. Но отец... Это был удивительный человек - эрудиция и порядочность, юмор и талантливость во всем, чем бы он ни занимался. Но, прежде всего, он был Учителем, Педагогом. И будет для меня всегда примером таковых. И не только потому, что он мой отец. Он был отцом, в переносном, конечно, смысле, многих сотен учеников, с которыми сводила его учительская судьба... Его любили и помнят.

Спасибо им, моим родителям - они дали мне самое главное - жизнь. Они спустили мою лодку на реку жизни, научили грести и указали путь...

Удивительно, но память детства очень и очень отчетливо хранит картинки-образы той поры - начала 60-х: помню особый шик одежды той поры - отец щеголял в широченных темно-синих галифе и начищенных до зеркального блеска яловых сапогах. Послевоенный военный стиль, всеобщее благоговение перед людьми в погонах и всем военным. Только закончилось первое послевоенное десятилетие.

"Мама, я летчика люблю!..."

Люди только-только перестали бояться шутить. Буйствовали анекдоты. Да и как можно без них, без "хохм", без неповторимого южного многоточия в живой речи, когда вокруг столько солнца, моря, света...

Представьте малороссийский городок, где в самом воздухе висело русско-украинско-польско-жидовское культурное многоголосье, где по вечерам в густой теплоте южного дворика собирались едва ли не все жильцы... Для нас, шантрапы, растопырившей уши, это были незабываемые уроки. Уроки в школе жизни, которую мы проживали с байками каждого из наших соседей. А они многое пережили - голод и 30-е, войну и плен, крушение кумиров...

Спасибо им, моим соседям. Таким далеким, но таким близким... Увы, сегодня слово "двор" утратило тот удивительный смысл...

Еще помню моду на белые широченные брюки и, постоянно освежаемые зубным порошком, парусиновые туфли. Это был писк. Мы, детвора, заворожено смотрели на эти штаны, завидовали их обладателям и мечтали о той поре, когда можно будет вышвырнуть ненавистные фильдеперсовые чулки на резинках и короткие штаны с непременными лямками накрест, которые всегда, почему-то, перекручивались...

Еще помню патефон и толстенные пластинки. Помню, как гонялись тогда за Владимиром Трошиным, Робертино Лоретти и собирались всем большим гуртом, объедененных двором, у счастливых своей состоятельностью - предмет особой гордости обладателей и зависти остальных - владельцев телевизоров. Спичечный коробок телеэкрана вскоре стал с тетрадный листок. Толстенная линза с дистиллированной водой делала его несколько больше. А цветная пленка, вскоре, позволила видеть все "в цвете". Получалось очень забавно - лед (а самым любимым, собиравшим всех и вся у телевизора, было фигурное катание) был розоватым, трибуны синеватыми, как лица нынешних бомжей. С радостью пошел в первый класс - в школе учительствовал отец, которого, как мне казалось, уважали все от мала до велика. Не всегда доставлял ему радость своими успехами, но, не скажу, что и не сильно огорчал.

Мы не любили американских агрессоров и собирали пионерские посылки детям Вьетнама. Мы носили темносиние вьетнамские брюки, мечтая о настоящих американских джинсах, которые только-только появлялись...

Предметом всеобщего музыкального увлечения был журнал "Кругозор". Не столько интересовал текст, сколько голубые гибкие пластинки - тогда это было музыкальное "все!". Или почти "все". Так как "настоящее все", по нашему разумению, было только у счастливых обладателей "Битлз", записанных на чьих-то грудных клетках рентгеновских снимков. Им завидовали.

Первые огромные ящики магнитофонов, катушки пленки, непередаваемая хрипота Высоцкого, "Облади-облада", журнал "Вокруг света", а чуть позже - "Иностранка"... Чего-то нам всегда не хватало, хотя жизнь становилась "и лучше и веселее", а потому тянуло к чему-то неведомо лучшему, осуждаемому. Это учило читать между строк, улавливать что-то едва различимое заглушаемо-запретное в транзисторе, развивать слух, видеть и замечать... И понимать больше, чем тебе говорят внятно и отчетливо. И на всю страну.

В 1973-м, перед самым окончанием школы умер отец. Стало пусто и проблемно. Самостоятельный рывок из школы в вуз. Да еще и в Россию. И не просто Россию, а в Удмуртию - в свежесозданный университет, на истфак, продолжая дело отца. Учился и работал. Получил диплом, а вот "поплавок" не достался - не хватило. Как, впрочем, и места в УдГУ, куда прочили меня факультетская профессура. Едва ли не по собственной воле, пошел в армию. Слава богу, вернулся.

Женился, между прочим, без отрыва от действительной. Чуть ли не в перерыве "между боями". Спасибо жене. Она, буквально, довела меня до этих 50-ти.

Два сына. Увы, не рядом - один "в телевизоре" - журналист "Вестей" РТР , другой - студент медакадемии. Узнаю в них себя, но отдельными фрагментами.

Я, когда учился - в науке блистал, в учебе - почти блистал, но совсем не блистал в плане идеологической надежности. Последнее обстоятельство не забыли, точнее - припомнили. В УдГУ вторично отказали и после армии. Спасибо Удмуртскому университету за это!

С той поры - с 1980-го, тружусь в Ижевском механическом институте. Теперь он стал Техническим университетом, а я, пройдя все ступеньки, начиная от ассистентства, проректорствую в нем. Вуз, однако, был и остается "механом", я же остаюсь в нем "гуманитарием". Большую половину своей жизни провел здесь. И не сожалею. Вот бы еще столько!

И в том же составе. Надоел "технарям", наверное. Но ведь терпят и не прогнали. Спасибо!